Читать книгу "Женщины и мужчины - Владимир Александрович Дараган"

они к нему домой поедут, у него в это время родители на работе. Он говорить не может после операции, а она… ну ты сам видел.

Больше я ничего не спрашивал.

Расставание

Тебя бросают, а ты в это не веришь. Ты делаешь вид, что сам не хочешь звонить, специально не подходишь к телефону и даже не интересуешься, кто звонил. Надеешься, что звонила она, но это ты сам не хочешь с ней разговаривать.

Тебе очень хочется поговорить хоть с кем-нибудь о том, что было и что будет. Но все уходят от этой темы или отделываются фразами, что все перемелется, найдешь лучше, друзья важнее, радуйся, что молод и здоров, думай о работе и учебе. Какая там учеба, когда сердце постоянно сжато колючей лапкой, когда ты собираешь ее фотографии и думаешь, с какими словами ты отдашь ей эту недавно бесценную коллекцию. Когда ты быстрым шагом проходишь мимо дома, где вы так часто и долго прощались, и как бы невзначай смотришь на ее окно. Когда не выдерживаешь, заходишь в раскаленную на солнце телефонную будку, набираешь номер, слушаешь длинные гудки, смотришь сквозь мутное стекло в двери и ничего не видишь. Когда идешь по улице и хочешь попасть под машину, чтобы она пришла к тебе в больницу и долго сидела на стуле возле кровати, положив голову тебе на грудь. А ты бы гладил ее волосы и говорил, что все будет хорошо.

А потом вечером ты стоишь в подъезде соседнего дома и ждешь ее. Она приходит, но ее держит под руку тот, которого, как ты думал, она никогда не сможет полюбить. Ты выходишь из подъезда и видишь, что она совсем не смущается, увидев тебя.

И только тогда ты понимаешь, что тебя бросили.

Письма

Он и она были в одной команде, которая поднималась на вершину. Она была в связке с другим парнем, но он всегда чувствовал ее взгляд. На крутом снежном склоне он останавливался, опирался на ледоруб и оглядывался. Она стояла внизу, и он видел ее глаза сквозь огромные темные очки. Она смотрела не таясь. Когда их взгляды встречались, она начинала улыбаться, как бы тяжело ей ни было. В палатке она всегда просилась спать с краю возле него. Он очень уставал и мгновенно засыпал, но ночью просыпался от какого-то движения воздуха и видел, что ее глаза совсем рядом, они блестят в лунном свете, который пробивался через тонкую палаточную ткань. Она смотрела не мигая, смотрела долго и нежно. Он смущался, что-то бормотал и поворачивался на другой бок.

Потом она писала письма. Жила она в маленьком городке около Владимира, там ничего не происходило, и она просто писала про желтые листья, которые собрала в кучу. Теперь они горят и там можно печь картошку. Потом она писала про дожди, большие лужи на дороге, по которой она ходит к автобусу. Потом у них выпал ранний снег, который надо было убирать большой фанерной лопатой. Он читал ее письма и не знал, о чем ей писать. Про дождь и снег он писать не хотел, про учебу ей было неинтересно, книг он не читал, а про свою девушку, которую он любил, написать не решался.

Он поздравлял ее со всеми праздниками, иногда писал, что рад ее письмам, но у него совсем нет времени ей отвечать.

И вдруг он перестал получать от нее конверты с листочками из школьной тетради, исписанными мелким почерком. Он ждал месяц, другой, сам написал письмо о том, что волнуется за нее, и спрашивал, как дела. Ответа не дождался, и вскоре она исчезла из его мыслей.

Через много лет он снова вспомнил о ней, когда проезжал через ее городок, направляясь по делам во Владимир. Вдоль дороги мелькнули небольшие аккуратные домики за высокими серыми заборами, вбок убегали улицы, где стояли такие же домики, потом показались и исчезли блочные пятиэтажки и городок остался позади.

Он вспомнил ее письма о листьях, о печеной картошке и о снеге, который надо было убирать большой фанерной лопатой. Он вспомнил ее глаза в ночной палатке, оглянулся, чтобы еще раз увидеть ее городок, но тот уже исчез за поворотом.

Навоз и купальник

Ее дача была далеко. Сначала надо было ехать по Щелковскому шоссе, потом мимо военного аэродрома, откуда взлетел Гагарин в свой последний полет, потом через город ученых, сейчас известный своей водкой, затем петлять по узкой дороге мимо елово-березового леса. Потом, когда уже глаза начинали слипаться от усталости, появились заборы, домики и яблони с красными яблоками на ветвях.

— Приехали! — сказала она. — Я тебе помогу разгрузиться.

Мы долго вытаскивали из багажника какие-то банки, коробки, пакеты, носили все это в дом и складывали возле обеденного стола. В доме нас встретила ее тетка, которая стала бестолково хлопотать, ставить чайник на плиту, потом снимать его, бежать за водой, причитать, что картошку она еще не поставила, и вообще надо было предупреждать!

— Да ладно, — сказал я. — От чая только сырость в животе. Мы тут по делу приехали.

Дело было не такое простое. Около забора было свалено две машины компоста — так она ласково называла свежий навоз с ближайшей фермы. Весь этот «ароматный Эверест» надо было разгрести, разбросать по участку, а остаток перенести в специальный уголок для будущих садоводческих идей.

— Я тебе помогу, — сказала она и принесла носилки.

Она сбегала в дом и появилась в красивом купальнике. Я посмотрел на свои кроссовки, джинсы, вздохнул и взялся за лопату.

— Чай-то будете? — прокричала ее тетка через час.

Я сел прямо на землю, закурил, чтобы перебить запах органических удобрений, и закрыл глаза.

— Ты не спи, — она села рядом и положила голову мне на плечо. — Тут еще немного, а потом я обед приготовлю.

Обедать я не хотел. Я хотел на свежий воздух.

Через два часа я стоял около машины и палочкой пытался очистить кроссовки. Она незаметно подошла сзади. Теперь на ней кроме купальника была белая шляпа с огромными полями.

— Ты уезжаешь? А обед?

Я покачал головой.

— А знаешь, чем ты меня огорчил? — спросила она.

Я выбросил грязную палочку, нашел новую и вопросительно посмотрел на нее.

— Я три часа ходила перед тобой в красивом купальнике, а ты ко мне совсем не приставал!

Попутчица

Она подняла руку возле метро «Октябрьская». Краем глаза я успел заметить, что она очень красивая, и притормозил прямо возле знака «остановка запрещена».

— На Вавилова! — скомандовала она и села на переднее сиденье.

— Вы даже не спросили, смогу ли я туда поехать! — удивился я, тронув машину.

— Три рубля! — отрывисто бросила она, потом, посмотрев на меня, добавила: «Пять рублей».

— Это по дороге, — сказал я. — А красивых женщин я вожу бесплатно.

— Ну и зря! Не со всеми вам обломится!

Я промолчал, поняв, что в остроумии с ней мне не тягаться, а после полубессонной ночи тем более.

— Вот сюда… тут, кстати, работают многие комиссии из Академии наук. А вы, я вижу, тоже в академии работаете, так что возможны новые встречи.

— Как догадались про Академию?

— На заднем сидении чья-то диссертация валяется!

И она ушла.

Вечером я заметил, что она забыла зонтик. На следующий день я стал дожидаться своей попутчицы около ее работы, но она все не выходила. Я зашел в здание и стал ходить по комнатам, спрашивая, не тут ли работает женщина, у которой есть светлое кожаное пальто, и которая забывает зонтики в чужих машинах. Вдруг кто-то тронул меня за плечо.

— А что это вы тут делаете?

Я протянул ей зонтик.

— Спасибо, мне уже пять человек сообщили, что меня какой-то человек кавказской наружности разыскивает. Вы и правда грузин?

— По наружности да, а так нет.

Она протянула мне бумажный прямоугольник.

— Это моя визитка. Если будут проблемы — звоните.

Я ей продиктовал свой телефон и уехал на работу.

Проблем у меня не было. Проблемы были у нее. Был